Добавлено 21 мая 2015 г.
Почему ты пишешь картины сериями?
Дмитрий Трубин: А почему убийцы серийными бывают? - Они не могут насытиться! Точно так же и я... Только я, конечно, не убийца, а серийный создатель. Если я влезаю в какую- то тему и начинаю писать, то, завершая одну работу, я уже вижу следующую, как продолжение темы, и так - во множестве вариаций. Мне хочется «дожать» тему до конца; я - как бультерьер: мне нужно всё сделать сразу и быстро. Есть и другая причина моей творческой серийности: работу художника я начинал с книги, а книга подразумевает цикл, в книге ты должен мыслить сериями. Получив образование в полиграфическом институте, я научился работать сериями, множить, развивать тему.
Пикассо тоже сделал много серий.. Ты сравниваешь себя с ним?
Да, когда гордыня меня одолевает - я могу сравнить себя с Пикассо. Володя Резиц- кий, когда его не принимал губернатор, мог хлопнуть дверью и сказать: «Я для вас - как Растропович!». И я могу время от времени «хлопнуть дверью» и сказать: «Я для вас - как Пикассо!». Для меня Пикассо - самый сформулированный, идеальный художник. Что бы он ни сказал про искусство - это всё страшно интересно. Пикассо - самый цитируемый художник. В то же время он не был слишком сильно образован, он всё интуитивно получил от своего отца-художника, от друзей, от среды. И он всегда мыслил по- детски, у него даже на старческих фотографиях (под 90 лет) глаза горят, как угли. Это человек, который прожигал всё вокруг себя. Кажется, Кокто сказал: «Когда выходишь из мастерской Пикассо, мир кажется несформулированным». Это потому, что Пикассо переделал Божий мир, сформулировал его по-своему, иначе, современнее. Он нашёл новое видение, новые краски, новые формы. Я влюблён в него - это не значит, что я не люблю других художников, но если бы пришлось оставить кого-нибудь одного, я бы оставил Пикассо.
Ты пишешь картины, связанные с едой? Какая из них «самая вкусная»?
Когда меня спрашивают о любимых картинах, я говорю: «Та, которую делаешь последней, та и любимая». Иначе я её не делал, если бы не думал, что она - лучшая. Каждый раз я жду новых открытий от своей работы, и следом за «последней» всегда приходит другая... И что значит «вкусное»? Вкус - это же не только то, что воспринимают вкусовые рецепторы. Обнажённое женское тело - разве это не вкусно? Я пишу огромное количество обнажённой женской натуры - много плоти, много жизни, много витального чувства. Я - человек, очень витально обозначенный в пространстве, я страшно люблю жизнь. Могу легко увлечься странными вещами - вдруг полюбить какие-нибудь старые утюги и писать утюги, и видеть в них особо ценное качество.
Твой «Евангельский цикл» - неожиданно, интересно... Как ты относишься к версии, которая вошла в современную массовую культуру как «Код Да Винни»?
«Код Да Винчи» я не читал и фильм тоже не смотрел. Более того, я не люблю все эти метафизические изыскания, и магия меня не интересует... В начале 19-го века о Леонардо писали как о дьяволе, искусителе: осуждались все эти его улыбки - «Джоконды», «Мадонны в гроте»... Каждый находит то, что ищет. И магию можно найти во всём: проведённая по бумаге линия - она уже полна магии – магии искусства. Как православный атеист, я не верю в дьявола. Дьявола в сущности (во всяком случае для меня) нет…Леонардо был агностик, не мистик, он постигал мир. Он был гораздо более деятель науки, нежели искусства. Он ни одну свою работу так и не довёл до конца. «Тайную вечерю» он писал очень долго, только к лику Христа (по Мережковскому) он возвращался в течение 14 лет. В отличие от него Микеланджело был настроен на результат, на плод, а Леонардо акт зачатия интересовал гораздо больше, нежели итог. Он постоянно отвлекался. Если герцог предлагал ему заняться осушением, он тут же загорался идеей - и уходил в осушение... Если праздниками - он с радостью делал декорации. И всё это, оставив живопись.
Ты называешь Фому истинным апостолом, а Иуду - предателем. Но как тогда воспринять просьбу Христа к Иуде - пойти и свершить должное? Христос знал, что должен сделать Иуда?
В своей книге «Иуда Искариот» писатель Леонид Андреев утверждает, что Иуда - самый верный друг Христа. Друг, который пошёл на убийство собственной души, потому что Христос мог колебаться в исполнении своей миссии из-за своей человеческой сущности. Такая точка зрения - вне догм, всё здесь очень по-человечески. Но я привык оперировать поступком Иуды как классическим предательством. Меня интересует только формула. В своей работе я иду вслед за Леонардо, а он никак не мог возомнить Иуду «другом» Христа: тогда это никому и в голову прийти не могло. Он считал, что Иуда - это Иуда, и ему место – в петле.