Евгений Чекалов

На войну моего отца не брали, был он инвалидом армии, инвалидность получил во время прохождения воинской службы в 1939-ом году. После контузии трое суток у него из ушёй, горла, носа текла кровь, которую не могли остановить. Домой он приехал с провожатым. Когда отец вернулся из госпиталя, первая жена от него ушла, врачи ей сказали, что дети от него могут быть ненормальными.
Как познакомился отец с матерью, не знаю, в то время часто происходило, что молодых знакомили. С моей матерью они всё-таки решились иметь детей, я был первым ребёнком.
Теперь уже можно сказать, что ребёнком я был ненормальным, - способностями природа меня не обидела. Хорошо это или плохо, не знаю?
Сначала стал я художником, этот дар достался мне, скорее всего, от матери. Затем математиком, здесь уже можно сказать точно, это от отца.
Вторая профессия нельзя сказать, что мне давалась тяжело, трудно далась психологическая перестройка от художника к математику. С годами обе эти профессии стали существовать во мне одновременно, и конфликта между ними уже никогда не было, пространственное мышление художника на последних курсах университета мне сильно помогало.
Жизнь сложилась так, что стал я программистом, в то время эта профессия только нарождалась, пришлось работать на всех поколениях ЭВМ.
Эта профессия выработала во мне другие качества, свойственные только этой профессии. В нас, программистов, с кровью и потом вошла суть новой профессии - всё, что ты вначале делаешь, оказывается ошибкой. Профессионализм программиста заключается не в том, что ты не делаешь ошибок, они включены в наш техпроцесс, важно, как быстро ты их находишь. Сам ты простых ошибок почти не делаешь, наоборот, свои ошибки тебе не дают спокойно жить, они тебя преследуют и днём и ночью.
Большое искусство искать ошибки в чужих программах, здесь твоя профессия сродни профессии врача, стать которым мне помешало моё здоровье. Врачом я хотел стать в 14 лет после смерти матери, которая умерла в 45 лет.
Не стало больших ЭВМ, в вечность канули наши, первых программистов, труды, как скоро не будет и нас. Вот таковы дивиденды получаем мы под конец жизни, единственно, что остаётся с нами до конца, это наши болезни, которые как радиация, без цвета и запаха, уносят наши силы.
Под конец жизни пришлось стать философом, где пригодились все мои профессии. Начальное образование для этого я получил, учась в вечернем университете марксизма-ленинизма, который окончил с отличием.
Итогом всей моей жизни явилась математическая модель развития общества, признания которой мне при жизни, вряд ли придётся дождаться.- А, может быть, и пропадут 20 лет моей жизни!
В основе математической модели лежит теория управления, философия, история, экономика, теория познания и математическое моделирование.
Помогло мне в этом и занятие программированием, 30 с лишним лет не прошли даром, у меня сложился особый стиль мышления, способность решать трудные задачи, иногда решение которых, длилось годами.

Фоном всех моих занятий была моя первая профессия, профессия художника, у меня всегда в голове, где-то в подсознании, рождались композиции, которые всегда следовали одна за другой. Времени, чтоб довести эти замыслы до конца всегда не хватало, поэтому большинство моих картин существуют в незаконченном виде.
Надеялся, что с выходом на пенсию эти замыслы я реализую. Но жизнь, как всегда, выдвинула другие требования - надо было выживать. Дикий рынок стал для нас новой мастерской, нас снова загнали в сортир и мочат всей мощью, подобно мощи неуправляемой стихии.
Картины мои не являются коммерческими, не помогут мне они пополнить нашу нищенскую потребительскую корзину. Когда я работал над ними, на первом месте у меня всегда были другие потребности, я никогда в "тоталитарном государстве" не работал на кого-то.
Как я понимаю, так и должен работать художник, а придёт к тебе признание или нет, это уже каприз времени.
В отличие от рабов попсы, которые выскакивают на мгновение, чтоб блеснуть своим опереньем, мы подобно бойцам невидимого фронта, живём и уходим в небытие нищими, голодными и неизвестными.
Нашей страны не стало, и мы, как динозавры, скоро канем в вечную мерзлоту, засеем на безбрежных просторах русской земли поля, где теперь не сеют и не пашут и возвышаются из земли только одни кресты в окружении диких зарослей полыни, орошаемые дождями заморских циклонов.
Кладбища занимают леса, перелески, поля и всё продолжают расчищаться под них новые площади. Раньше на полях почти круглый год гудели трактора, машины, косилки, комбайны, теперь слышен только шум бульдозеров. В лесу теперь заблудиться стало трудно, раньше ты находил путь к человеку по шуму тракторов, особенно осенью в пасмурную погоду, сейчас по шуму техники ты выйдешь на кладбище.
Глядя на даты памятников, в голову сразу приходит мысль: "Да здесь лежит весь Советский Союз". На кладбище сейчас стало совсем тесно, даже трудно пройти между могилами, и это в России с её-то просторами, раньше на могилах были, в основном, памятники, сейчас больше крестов, раньше росли дома, сейчас - церкви, от которых на километры разносится печальный колокольный звон.
Вот он неумолимый бег времени!- Назад!